Рассуждения о медленной, но неотвратимой смерти журналистики, успели набить оскомину за последние несколько лет. Эксперты давно похоронили «глянец» и констатировали терминальное состояние печатных газет. Но прощание затянулось, а в профессиональной среде появились новые мнения, предсказывающие возрождение журналистики. Где же сокрыта истина?
Начало начал
Последний месяц принёс плохие вести трудолюбивым писцам новостного бизнеса. Три ведущих цифровых издания — BuzzFeed, Huffington Post и Vice — объявили о сокращении штатов, в результате которых многие опытные журналисты остались без работы. Вину незамедлительно возложили на главные пугала нашего медиа-века — Facebook и Google — и предупредили об угрозе для демократии. В конце концов, если самые подкованные и авангардные из новых цифровых журналистов не могут зарабатывать себе на жизнь, то на что остаётся надеяться традиционным газетам? Для многих здоровье нашей демократии неразрывно связано со здоровьем нашей журналистики: если последняя начинает умирать, первая сразу же должна за ней последовать.
Это любопытное чувство, потому что, если бы вы волшебным образом телепортировали творцов нашей демократии — таких людей, как Бен Франклин (Ben Franklin) или Сэмюэль Адамс (Samuel Adams) (оба они — журналисты), — в наше время, современная журналистская экосистема с фактчекингом, бозсайдизмом и притязаниями на «объективность» показались бы им совершенно неузнаваемой. Франклин использовал, по меньшей мере, дюжину псевдонимов, включая такие жемчужины, как Silence Dogood и Alice Addertongue, и был первым, кто разместил рекламу рядом с контентом. Адамс (он же Vindex the Avenger, Philo Patriae и др.) был редактором яростной антибританской Boston Gazette и также помог организовать Бостонское чаепитие, во время которого активисты бросали чай в Бостонскую гавань, отказываясь платить за него налог. На следующий же день Адамс не преминул осветить это событие с абсолютным апломбом. У них не было бы понятия журналистской «объективности», и они сочли бы все затеи бесполезными (и, вероятно, нерентабельными).
Однако, если бы вы рассказали отцам-основателям о Twitter, блогосфере и новых партизанских СМИ, таких, как Daily Kos или National Review, они бы сразу их одобрили. Воскресший Франклин не стал бы работать в новостной редакции The Washington Post; у него бы был анонимный аккаунт в Twitter с огромным количеством подписчиков, с помощью которого он бы регулярно троллил политических противников, или партизанский аппарат, построенный вокруг него, как Daily Wire Бена Шапиро (Ben Shapiro), или удалённая работа колумниста в менее партизанском издании по типу Politico, или популярный подкаст, в который он приглашал бы других сыновей свободы. «Журналистика умирает, говорите?» — искренне изумился бы Бен Франклин v 2.0. — Она буйно цветёт, как это было в мои дни».
А вот умирает, возможно, та разновидность «объективной» журналистики, которая имеет целью выдать непредвзятый отчёт о мировых событиях. Мы считаем журналистскую объективность такой же естественной и неизменной, как звёзды, но это относительно недолговечный артефакт Америки ХХ-го века. Даже сейчас это чуждо европейцам — такие города, как Лондон, выращивают великое множество партизанских писак, которые даже не делают вид, что между репортажем и мнением существует неприступная стена. США были почти такими же до конца ХІХ-го и начала ХХ-го века. Примерно до 1900 года большинство газет носили явно политический характер, и такое название, как The Press Democrat, подразумевало бы Демократа с большей буквы Д. Реклама была незначительной проблемой, поскольку партийные лидеры поощряли членов партии подписываться на местный партийный орган, устраняя необходимость в чём-либо, кроме рекламы по рубрикам (объявлений в газете).
Национальный рынок рекламы
Больший поворот произошёл тогда, когда после гражданской войны открылся национальный рынок потребительских товаров, а поставщики (например, универмаги) захотели охватить большую городскую аудиторию. Газеты отреагировали увеличением количества рекламы относительно контента и переключились на модели, которые освещали политическое партизанство в интересах расширения тиража. Такой шаг был вызван не только высокими идеалами, но и корыстными мотивами. И это сработало. Газеты делали много денег. Горы денег. Ещё в 1980-х и 90-х годах многие газеты имели маржу, превышающую 30% — больше, чем маржа Google сейчас. Возможно, сегодня медиа находятся не в лучшем состоянии, но это не всегда было так, и не обязательно должно быть так.
Джилл Абрамсон (Jill Abramson), бывшая исполнительный редактор The New York Times, предлагает взглянуть на это столкновение между наследием величия (и доходностью) журналистики и нынешним духом времени в своих мемуарах «Торговцы правдой: бизнес новостей и борьба за факты». В одном эпизоде генеральный директор Times просит Абрамсон придумать новые идеи получения дохода, на что она с негодованием отвечает: «Если это то, чего вы ожидаете, вы выбрали не того исполнительного редактора». Наш возрождённый журналист-основатель обнаружил бы это несоответствие между редакцией и бизнесом абсолютно немыслим. Франклин прекрасно знал, с какой стороны его журналистский тост был намазан маслом, и он мог бы ухватиться за любые новые идеи монетизации.
Абрамсон также демонстрирует свои консервативные притязания к младшим коллегам. Она упрекает журналистов из таких изданий, как Vice и BuzzFeed, в том, что они открыто принимают партизанские стороны в своих публичных ипостасях в Twitter, уменьшая благообразие предположительно незаинтересованных журналистов.
Ну … и что?
Как признает Абрамсон, Трамп был благом для цифровых подписок в таких изданиях, как Times и The Washington Post. Недавно Times сообщила о рекордной цифровой выручке в размере $708 млн за 2018 год, чему способствовало 27% увеличение количества подписок. Приятно думать, что американская публика сплотилась, чтобы поддержать абстрактные принципы, такие как свободная пресса, подписавшись на Times. На самом деле, они выложили свои с трудом заработанные деньги, потому что хотели видеть, как крайне непопулярного президента будут медленно поджаривать, и они получили то, что хотели.
Посмотрим правде в глаза: мы живём в реальности Расёмон (художественный фильм Акаиры Курасавы – прим. автора), в которой каждое событие мгновенно запечатлевается со множества сторон и получает как минимум столько же толкований, будь то слушание в Верховном суде или видеозапись католических школьников на марше. Мысль о том, что одна медиа контора создаст то, что принято считать святой истиной, в соответствии с требованиями современного медленного цикла СМИ и при условии тщательной проверки фактов в Twitter, кажется немного странной. К настоящему времени опытный потребитель средств массовой информации знает что нужно подождать 24 часа, прежде чем делать какие-либо выводы о новости, перепроверить хотя бы несколько источников и множество учётных записей в Twitter по всему политическому спектру. «Объективность» — это атавизм со времен безобидных и расширяющих тираж репортажей, щедро поддерживаемых бюджетами рекламодателей. Это всё кануло в лету. И пока не ясно, насколько ближе к истине эта прилежная «объективность». Ирак и ОМУ (оружие массового уничтожения)? Мадам Президент? Это заголовки, подготовленные при строго «объективном» (и неправильном) освещении, в то время как те, кто понял это правильно — а они были — высказывались с менее регламентированных высот.
Журналисты, жаждущие возврата к золотому веку журналистики, поддерживаемой рекламой, тревожно похожи на престарелых фабрикантов Среднего Запада, которые стремятся вернуться в то время, когда рабочий класс со средним образованием мог позволить среднему классу жить с полной гарантией занятости. Оба золотых века возникли в результате уникального набора экономических и политических обстоятельств, которые сейчас исчезли и их невозможно воспроизвести. Те, кто претендуют на демократию, нуждаются в точном обертоне журналистики, с которой мы знакомы в течение столетия или около того, и должны будут объяснить, как наша республика пережила предшествующий век.
Если тон журналистики отсылает нас к ХІХ веку, то её бизнес-модели — нет. С точки зрения доходов Великое перелом журналистики ХХІ столетия, вероятно, закончится тем, что меньшие организации изобретут новые бизнес-модели, созданию которых способствовали известные злодеи — интернет и социальные сети. Технологические издания, такие как TechCrunch и Recode, впервые стали проводить дорогостоящие конференции. Gimlet Media, недавно приобретённая Spotify за $200 млн, выпускает высококачественные журналистские подкасты, демонстрируя их в виде шоу для Netflix и Hollywood, и одновременно продавая рекламу. Сайты обзоров оборудования, такие как Wirecutter (который The New York Times приобрела в 2016 году), получают существенный доход благодаря партнёрскому маркетингу, сокращая продажи, которые они ведут на сайтах электронной коммерции. Книги, эти раритетные пережитки доинтернетовской эпохи, по-прежнему пользуются успехом, а продажи аудиокниг у большинства издателей растут впечатляющими темпами.
Для более крупных, особенно национальных организаций, денежный станок будет портфелем всего вышеперечисленного и, возможно, чего-нибудь ещё (решения для местной журналистики менее очевидны, так как такие сервисы, как NextDoor или Facebook Groups угрожают притязаниям местной журналистики на соседские слухи). Самые удачливые останутся в живых благодаря щедрости, по иронии судьбы, мира технологий — Лорен Пауэлл Джобс (Laurene Powell Jobs) в The Atlantic или Джефф Безос (The Atlantic) в The Washington Post. Ни демократия, ни журналистика не умрут. На самом деле, они будут иметься у нас в избытке. Путь к следующему золотому веку в американской журналистике — не ностальгия по исчезающему прошлому, а тот же путь, который привел к предыдущему золотому веку. Прибыль. Более чем вероятно, учитывая новые бизнес-модели, это также будет означать некоторую пристрастность со стороны журналистики. Это тоже хорошо. Это то, что сделал бы Бен Франклин.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Источник: Wired