Нам нужна новая наука прогресса

Человечество должно преуспеть в самосовершенствовании. Как этому поспособствовать?

В 1861 году американский учёный и педагог Уильям Бартон Роджерс (William Barton Rogers) опубликовал манифест, призывающий к созданию нового типа исследовательского учреждения. Признавая «ежедневно усиливающиеся доказательства счастливого влияния научной культуры на индустрию и цивилизацию народов» и растущее значение того, что он назвал «индустриальным искусством», Роджерс предложил новую организацию, посвященную практическим знаниям. Он назвал её Массачусетским технологическим институтом.

Роджерс был одним из тех реформаторов конца ХІХ-го века, которые осознавали, что способность Соединённых Штатов добиваться прогресса может быть существенно улучшена. Эти реформаторы обратили внимание на успехи немецких университетских моделей за рубежом и поняли, что сочетание целенаправленных академических исследований и методов преподавания может стать мощным двигателем прогресса в исследованиях. В течение нескольких десятилетий группа учёных – Роджерс, Чарльз Элиот (Charles Eliot), Генри Таппан (Henry Tappan), Джордж Хейл (George Hale), Джон Д. Рокфеллер (John D. Rockefeller) и другие – основала и реструктурировала многие из лучших американских университетов, в том числе Гарвард, Массачусетский технологический институт, Стэнфорд, Калифорнийский технологический институт, Университет Джонса Хопкинса, Университет Чикаго и т.д. Действуя, исходя из своего мировоззрения, они участвовали в некой сознательной «разработке прогресса».

Что такое «прогресс» и зачем его изучать отдельно?

Прогресс, сам по себе, изучен недостаточно. Под словом «прогресс» мы понимаем сочетание экономического, технологического, научного, культурного и организационного развития, которое изменило нашу жизнь и повысило её уровень за последние пару веков. По ряду причин не существует широкомасштабного интеллектуального движения, ориентированного на понимание динамики прогресса или на достижение его ускорения. Это заслуживает отдельной области исследования. Можно было бы ввести дисциплину «Изучение прогресса» или Progress Studies.

Прежде чем углубляться в Progress Studies, стоит отметить, что нам всё ещё необходим прогресс во многих направлениях. Мы до сих пор не вылечили большинство болезней; мы по-прежнему не знаем, как решить проблему изменения климата; мы очень далеки от того, чтобы позволить большинству населения мира жить так же комфортно, как сегодня живут самые богатые люди; мы ещё не понимаем, как лучше всего предсказать или смягчить все виды стихийных бедствий; мы пока не можем путешествовать так дёшево и быстро, как хотелось бы; мы могли бы существенно преуспеть в обучении младшего поколения. Список возможностей для улучшения ещё очень длинный.

Это основные проблемы. Значительный прогресс также может быть достигнут благодаря меньшим достижениям: тысячи мелких улучшений, которые в совокупности опираются друг на друга, могут вместе представлять огромный прогресс для общества. Например, если наши открытия и изобретения улучшат уровень жизни на 1% в год, дети к взрослому возрасту будут на 35% лучше, чем их родители. Если они поднимут средства к существованию на 3% в год, те же самые дети вырастут и будут примерно в 2,5 раза лучше.

И с точки зрения больших, и сточки зрения малых улучшений, прогресс имеет большое значение.

Неравномерность прогресса и его причины

Оглядываясь назад, мы удивляемся тому, как неравномерно распределялся прогресс в прошлом. В античности древние греки были первооткрывателями всего, от арочного моста до сферической земли. К 1100 году освоение новых знаний было наиболее сконцентрировано в некоторых частях Китая и на Ближнем Востоке. Наряду с культурным аспектом художники Флоренции в эпоху Возрождения обогатили наследие всего человечества и в процессе создали шедевры, которые до сих пор являются основой местной экономики. В конце XVIII-го и начале XIX-го века, с началом промышленной революции, в Северной Англии произошёл всплеск прогресса. В каждом случае открытия, целью которых было поднять уровень жизни для всех, возникали в сравнительно крошечных географических очагах инновационных усилий. Современные примеры включают такие места, как Кремниевая долина в области программного обеспечения и Базельский регион в Швейцарии в области наук о жизни.

Такого рода примеры показывают, что, вероятно, существуют экосистемы, которые в разы лучше генерируют прогресс. Но что у них общего? Насколько продуктивной может быть культурная экосистема? Почему Силиконовая долина в Калифорнии, а не в Японии или Бостоне? Почему наука начала ХХ-го века в Германии и Центральной Европе была такой сильной? Можем ли мы сознательно спроектировать условия, наиболее благоприятные для такого прогресса, или эффективно настроить системы, которые нас окружают сегодня?

Progress Studies как решение

Именно это и будет изучать Progress Studies. В рамках этой дисциплины проблема будет рассмотрена наиболее широко. Она изучит успешных людей, организации, институты, политику и культуру, и попытается создать рецепты, которые помогут улучшить нашу способность генерировать полезный прогресс в будущем.

Наряду с этим мир извлёк бы выгоду из понимнаия того, как мы должны идентифицировать и обучать талантливых молодых людей, как наиболее эффективные малые группы обмениваются идеями, какие стимулы должны существовать для различных участников инновационных экосистем (включая учёных, предпринимателей, менеджеров и инженеров), насколько разные организации отличаются производительностью (и движущие силы этих различий), как следует отбирать и финансировать учёных, а также многие другие смежные вопросы.

Большинство из существующих сегодня наук затрагивают эти темы, но это происходит в очень фрагментарной манере и не может напрямую решить наиболее важные практические вопросы.

Какие проблемы будет решать Progress Studies

Предположим, что вы хотите узнать, как наиболее эффективно отбирать и обучать самых талантливых учеников. Хотя это важная задача, стоящая перед педагогами, политиками и филантропами, знания о том, как лучше всего это сделать, рассредоточены в разных областях. Психометрическая литература исследует тесты, которые предсказывают успех. Социологи рассматривают, как сети используются для поиска талантов. Антропологи исследуют, как талант зависит от обстоятельств, а историометрическая литература изучает кластеры художественного творчества. Сейчас идут оживленные дебаты о том, нужны ли «10 000 часов практики» для действительно превосходной работы. В учебной литературе изучаются программы поиска талантов, таких как Центр талантливой молодёжи. Личные психологи исследуют степень, в которой открытость или добросовестность влияют на заработок. Совсем недавно появилась работа в области спортометрии, в ходе которой числовые переменные предсказывают успех в спорте. В области экономики Радж Четти (Raj Chetty) и его соавторы изучили предпосылки и сообщества, способные наилучшим образом поощрять новаторов. Мыслители в этих дисциплинах не обязательно посещают одни и те же конференции, публикуются в одних и тех же журналах или работают вместе для решения общих проблем.

При рассматривании прочих факторов, определяющих прогресс, очевидным становится недостаточное взаимодействие с центральными вопросами. Например, появляется всё больше фактов, свидетельствующих о том, что методы управления во многом определяют разницу в производительности между организациями. Одно недавнее исследование показало, что конкретное вмешательство – обучение лучшим практикам управления для фирм в Италии – повысило производительность труда на 49% за 15 лет по сравнению с аналогичными фирмами, которые не проходили обучение. Насколько широко это применимо, и можно ли это повторить? Экономисты выяснили, что производительность фирмы обычно варьируется в пределах одного сектора в два или три раза, что означает, что приоритет в науке управления и организационной психологии –в понимании движущих сил этих различий. В связи с этим мы всё больше и больше понимаем, что организации с более высоким уровнем доверия могут более эффективно делегировать полномочия, тем самым повышая их оперативность и способность решать проблемы. Такие организации, как Y Combinator, Радиационная лаборатория Массачусетского технологического института и ARPA, имеют потрясающие достижения в ускорении прогресса далеко за их пределами. Хотя и существуют исследования по всем этим направлениям, мы не инвестируем в них в должном размере. Эти примеры в совокупности указывают на то, что одним из наших высших приоритетов должно быть определение вмешательств, которые повышают эффективность, производительность и инновационный потенциал человеческих организаций.

Точно так же, хотя наука и порождает большую часть нашего процветания, сами учёные и исследователи недостаточно зациклены на том, как это должно быть организовано. В недавней статье Пьер Азулай (Pierre Azoulay) и его соавторы пришли к выводу, что долгосрочные гранты Медицинского института Говарда Хьюза учёным с высоким потенциалом на 96% увеличили вероятность того, что эти учёные мужи сделают важные открытия. Если это подтверждается, значит, существующие механизмы финансирования, вероятно, будут далеки от оптимальных, отчасти потому, что они недостаточно фокусируются на самостоятельности исследований и принятии рисков.

В более широком смысле, демография и институциональный импульс вызвали огромные, но невидимые изменения в том, как мы поддерживаем науку. Например, Национальный институт здравоохранения (крупнейший орган, финансирующий науку в США) сообщает, что в 1980 году он предоставил в учёным на ранних этапах карьеры (до 40 лет) 12 раз больше средств, чем учёным на поздних сроках (после 50). Сегодня это перевернулось: в пять раз больше денег поступает учёным в возрасте 50 лет и старше. Это перекос в сторону финансирования учёных старшего возраста можно назвать улучшением? Если нет, то как следует распределять финансирование науки? Мы также можем задаться вопросом: важны ли призы? Или стипендии, или творческие отпуска? Должны ли другие страны организовывать свои научные органы в соответствии с теми, что существуют в США, или проводить преднамеренные изменения? Несмотря на важность проблем, критическая оценка того, как наука практикуется и финансируется недостаточна. Но она будет важной частью Progress Studies.

Progress Studies имеет предшественников, как в областях, так и в учреждениях. Экономика инноваций – критически важная тема, и она должна занять гораздо большее место в экономике. Центр науки и воображения в Университете штата Аризона стремится стимулировать оптимистическое мышление о будущем с помощью художественной литературы и повествований: они отмечают, что воображение и амбиции сами по себе играют большую роль. Грэм Аллисон (Graham Allison) и Найл Фергюсон (Niall Ferguson) призвали к созданию «прикладной истории», чтобы лучше постигать уроки из истории и применять их к реальным проблемам, в том числе путём консультирования политических лидеров. Подобные идеи и институты могут быть более эффективными, если будут частью явного, более широкого движения.

В мире с Progress Studies необязательно реорганизовывать академические факультеты и программы на получение степени. Так как это, вероятно, будет дорогостоящим и трудоёмким. Вместо этого, новый фокус на прогрессе будет более сопоставим со школой мысли, которая вызвала бы децентрализованное изменение приоритетов среди учёных, благотворителей и финансирующих учреждений. Со временем мы хотели бы видеть сообщества, журналы и конференции, посвящённые этим вопросам.

Такие сдвиги уже произошли. Множество замечательных исследований в области науки о климате – науке об окружающей среде, физике, химии, океанографии, математике и моделировании, информатике, биологии, экологии и других сферах – проводилось до того, как мы признали «науку о климате» дисциплиной для себя. Аналогичным образом, определение «кейнсианской экономики» помогло экономистам сосредоточиться на фискальной политике как на инструменте борьбы с рецессией, так же как название «монетаризм» вызвало особый интерес к вопросам, касающимся денежного обращения.

Разница между Progress Studie и существующей наукой

Важное различие между Progress Studies и существующей наукой заключается в том, что простое понимание не является целью. Когда антропологи смотрят на учёных, они пытаются понять виды. Но если смотреть сквозь призму Progress Studies, то вопрос заключается в том, как должны вести себя учёные (или спонсоры, или оценщики учёных). Успех Progress Studies будет зависеть от её способности выявлять эффективные меры, способствующие прогрессу, и степень, в которой они принимаются университетами, финансирующими организациями, благотворителями, предпринимателями, политиками и другими учреждениями. В этом смысле Progress Studies ближе к медицине, чем к биологии: цель – лечить, а не просто понимать.

Мы знаем, что для некоторых читателей слово «прогресс» может звучать слишком нормативно. Тем не менее, это тот фундамент, на котором Ванневар Буш (Vannevar Bush) обосновал послевоенное финансирование науки, что привело к созданию Национального научного фонда. В эпоху, когда финансирование хороших проектов может быть затруднено или даже находится под угрозой, мы должны положительно обосновать необходимость изучения путей улучшения благосостояния людей. Эта возможность является основной причиной, по которой американская общественность заинтересована в поддержке стремления к знаниям, и это правильно.

Если мы посмотрим на историю, то организация интеллектуальных полей, как общепризнанных областей усилий и финансирования, имела большое значение. Области изучения значительно расширились, так как ранние европейские университеты были сформированы для того, чтобы продвинуть богословское мышление. Организованное изучение философии и естественных наук позже породило более глубокое изучение математики, физики, химии, биологии и экономики (и это лишь малая часть). Каждая дисциплина, в свою очередь, со своими подполями, породила много последующих преобразовательных открытий. Этот процесс ещё не достиг естественной цели, и одним из следующих шагов должно стать более целенаправленное и четкое изучение самого прогресса.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Источник: TheAtlantic

Читайте также:

12 багатообіцяючих стартапів, які шукають методи боротьби з раком

Вчені винайшли «робота», який може змінювати форму: бути рідким і твердим

Як біотехнологічні лабораторії використовують штучний інтелект щоб створити нові ліки

5 найкращих організацій, які використовують Web 3.0 для вирішення біотехнологічних проблем